— Никакого проку от тебя, кулема! — сердилась мать, глядя на то, как дочь, вместо того, чтобы варево ядовитое варить, строгает салаты заморские. — А время-то твое пришло. Замуж пора. Говорила мне Кикимора, не оставляй дуру свою с людьми, не тем наукам обучат. Так и случилось, — а на глазах аж слезы навернулись. — Ох, позор на мою седую голову. Весь лес смеяться будет, а уж в Темное Царство и носу не сунешь после такого. Уволит меня Кощей к чертям собачьим. И ни пенсии потом, ни уважения.
— Может, тебе чая с ромашкой или мятой заварить? — подняла на нее невероятно добрый взгляд рыжеволосая девушка в худи цвета топленого молока и синих джинсах-скинни.
— У меня травы этой полная изба, из каждой щели веник торчит, — отмахнулась от нее, — и не пытайся даже сменить тему, охальница! Всё, завтра же поедем домой. Хватит мой род позорить.
— Никуда я не поеду, мама. У меня и здесь все прекрасно складывается. Подумаешь, двадцать пять лет. Жизнь в этом возрасте, между прочим, только начинается.
— На родине твои двадцать пять без мужа — это клеймо старой девы.
— Ты тоже без мужа и что?
— У меня мужей было столько, сколько у тебя трусов в сундуке. Не счесть! И на все случаи жизни! Кто ж виноват, что они все попередохли.
— Не в сундуке, а в комоде. Я понимаю твое расстройство, наверно, — задумалась, — но за мужем в Тридевятое не пойду, уж прости. Там одни упыри, да черти. Это не мой уровень.
— Вот ведь язва какая, — заходила по просторной кухне туда-сюда, — как ты можешь жить здесь? — глянула в окно. С высоты седьмого этажа открылся чудесный вид на тихий двор, пестрящий осенними кленами и рябинами. — Ни колдовства, ни леса родного, ни нечисти вокруг, да хоть бездарей из Стольного. Самые обычные люди! — всплеснула руками. — Какой толк от них? А мужики ихние? Где это видано, чтобы здоровые бородатые мужики по улицам на дощечках с колесиками разъезжали? Чтобы бороды свои холили и лелеяли да ноги брили?!
— Ты слишком категорично мыслишь. Во-первых, мужчины здесь научились за собой следить, во-вторых, с людьми, мама, проще договориться, — поставила на стол пузатый заварник. — А еще у меня тут бизнес.
— Чего-чего у тебя тут?
— Бизнес, — расставила расписные пиалы, — ну, дело, которое приносит и доход, и моральное удовлетворение.
— За монеты зелья варишь? Порчу насылаешь? — на мгновение обрадовалась.
— Веду собственный видеоблог. Делюсь с подписчиками всяким-разным, рассказываю о своей жизни, показываю места интересные. Между прочим, очень хорошие деньги получаются. А люди меня хвалят, — опустилась на стул и по привычке начала заплетать волосы в косу.
Услышав ее ответ, мать лишь покачала головой. Всё пропало! Мир людей испортил ее дочь! И ведь ругать особо не будешь, единственная же… любимая.
— Бес с тобой, — решила, пора менять тактику. Иначе пиши пропало, не вернется и всё, а вернуться в Тридевятое можно только по собственному желанию. Так гласит одно из правил Межмирья. — Не хочешь замуж, живи в девках. Умоюсь позором на старости лет, стану еще злее, мне не привыкать. Но в одном прошу, Ладушка, не отказывай.
— В чем?
— В ежегодном праздновании дня всех проклятущих и отверженных. Состоится сие мероприятие, как и раньше, во дворце батюшки нашего — Кощеюшки. В этом году он такие красивые открытки разослал, м-м-м, — и достала из расшитой бисером котомки черный конверт с золоченой сургучной печатью. — Гляди-ка…
— Неплохо, неплохо, — приняла конверт Лада. — Готично, помпезно.
— А ты раскрой.
Раскрыв конверт, девушка достала из него плотный лист бумаги, который вытянулся из заколдованного нутра в полуметровую длину.
— Ого! Этот бал Кощею в копеечку влетит, — и пробежалась глазами по длинному списку приглашенной нечисти. Кого там только не было. И черти всех мастей из разных волостей, и нежить лесная, и ворожеи с колдунами. Особенным цветом чернил были выделены имена Яги с дочерью, что, хочешь - не хочешь, а обязывает.
— Поговаривают не просто так наш Чернейший устраивает такое гулянье — отчего-то произнесла шепотом Яга.
— Подозреваю, маменька, ты меня зазываешь на гульбище с одной-единственной целью — сосватать какому-нибудь чудиле, — закатила глаза под лоб Лада. — Но ты учти, не выйдет. Я для себя приоритеты расставила давно. Сначала самореализация, карьера, а уж потом женихи.
— Были у меня виды на некоторых, не скрою. Уж больно хороши собой, родовиты и, как говорят, в делах любовных весьма изобретательны. Но с тобой каши не сваришь, ты как есть — дурища. Другое дело, что отказывать Самому негоже. Мы, как-никак, существа приближенные ко двору, я так вообще на боевом посту. Не придем, значит, не уважаем.
— Ладно, ладно. Уговорила.
Лада не хотела возвращаться в Тридевятое. После жизни в крупном мегаполисе со всеми благами цивилизации, жизнь в царстве, что сокрыто от глаз людских за семью печатями, казалась кукованием в затхлом болоте, коим правит колдовство. В том мире распри не дают покоя местным правителям, там красны молодцы уже давно не молодцы, а растолстевшие от бражки мужики, ибо нет им иного дела, кроме как сидеть на завалинке, пить, да рассказывать всем о былых подвигах. Там из-под каждого куста на тебя таращатся чьи-то глазищи, каждый водяной пытается затащить в свое болото, каждый упырь али оборотень зазывает на посиделки под луной. Но бал нечисти пропустить — моветон. Во-первых, проходит он всего раз в году, во-вторых, не принято отказывать Кощею. И даже она, несмотря на строптивость, не осмелилась бы обидеть царя Темного.
А чтобы совсем не скучать, Лада решила прихватить с собой камеру, между прочим, купленную за валюту и привезенную из-за рубежа. Заодно поснимает, все ж свежий контент нужен постоянно для ее блога. Представит потом своим подписчикам бал под соусом тематической вечеринки.
Переход в Тридевятое запланировали на полночь следующего дня. С какими же недомоганиями Яга переночевала ночь в квартире дочери. Ей было и душно, и тошно, а без любимой печки вообще не спалось. Зато Лада чувствовала себя прекрасно, чему мать не переставала удивляться.
Ровно два года назад она отправила дочь в мир людей, дабы схоронить ее от преследования тогдашнего царя Парфёна. Безумец решил истреблять последышей колдунов и чародеек, целую охоту организовал, богатырей привлек. Вот Яга и спрятала дочку от греха подальше. А теперь власть сменилась, новый царь Стольного града старается жить в мире с Кощеевым царством. Однако кто бы знал, что мир людской так испортит ее кровиночку. Лада, конечно, всегда отличалась от своих сверстниц. Пока те ворожбе учились, жизнь людишкам из Стольного поганили, она спины не разгибала, все скрипела пером по бумаге, описывая житие в Заколдованном лесу, да с пристрастием. Потом рассылала свои письмена во все инстанции, отчего Яге летели жалобы, мол, дочка ее нос сует в чужие дела. То обвинит Водяного в приставаниях к русалкам, то заметит, как черти за банщицами подглядывают, то оборотней поднимет на смех за то, что те метят все подряд без разбору, отчего в чаще смрад стоит, не продохнуть.
— Ой, помру здесь, — держалась за голову Яга, — ой, не могу… этих стервецов сверху прокляну, чтобы чесоткой до конца дней мучились.
— Каких стервецов?
— Соседей твоих, будь они неладны.
— Ты просто привыкла жить в глухой чаще. У тебя там из звуков, только храп Избушки по ночам, да совиное уханье.
— Скорей бы домой воротиться, водицы живительной испить. Недаром они тут мрут как мухи, тут все не для жизни.
— Здесь, мама, цивилизация. Здесь, чтобы помыться, достаточно смеситель повернуть в сторону. А дома что? Сначала хвороста набери, дров наколи, воды натаскай, баню растопи. Из развлечений только карты с чертями или шахматы с Лешим. Здесь же тебе и кафе, и клубы, и театры с музеями. А не хочешь никуда идти, так закажи роллы и валяйся перед телевизором.
— Пропащая душа, — покачала головой мать. — Живешь ведь ради утробы своей и не более.
— Лучше ради утробы жить, чем каждый день ловить на себе косые взоры. Я не такая, как они, — и Лада посмотрела на свое отражение в экране смартфона, — в Тридевятом я всегда была и буду белой вороной. В мире людей я обрела покой, нашла себе занятие по душе, а главное, здесь я ничего никому не должна.
И Яга отступила. Спорить с ней бесполезно. Засиделась ее дочь в девках, вот выйдет замуж, желательно, за колдуна какого, там и за голову возьмется. Главное, мужа этого найти, а бал нечисти, считай, ярмарка женихов.
С наступлением вечера Лада взялась за сборы. Достала из шкафа модную спортивную сумку, куда уложила стройными рядочками несколько комплектов одежды, утрамбовала технику необходимую, толстую косметичку, в довесок прихватила с собой лапши быстрого приготовления, чтобы можно было от Лиха откупиться, и тушенку для старинного друга.
А Яга взяла с собой разве что пачку аспирина, дабы по пути унять головную боль.
Для перехода они выбрали городской парк с дубравой, где отыскали вековой дуб. Яга подошла к могучему древу и забормотала:
— Печать первая — слети, седьмая — впереди, дуб старый, пень трухлявый, привратник двери отопри, Ягу с дочкою пусти…
В тот же миг в стволе появилась дверь, которая со скрипом отворилась, а на пороге из черного дыма возник кот Баюн в полметра высотой.
— До-о-о-обр-р-р-рых вечер-р-ров, Яга-матушка, — поклонился ей Баюн. — И тебе кр-р-расна девица, — улыбнулся Ладе, обнажив острые клыки, — послушайте-ка сказ мой… — но Яга его перебила.
— Давай-ка сегодня без твоих историй. Потом расскажешь, когда за мышами ко мне придешь. Времени нет у нас. На бал к Самому спешим.
— Ну, коль к Самому, — аж расстроился, — так и быть, проходите… а за мышами когда можно прийти?
— После дождика в четверг, — бросила на ходу, после чего взяла дочь за руку и повела в сторону темного длинного коридора.
— Ан нет, стой-ка, красавица, — кот поймал Ладу когтем за толстовку, — пока согласия вольного не дашь, в Тридевятое не попадешь.
— Да, что б тебя, — рассердилась Яга, но была вынуждена отпустить Ладу. — В общем, жду тебя на той стороне, — наказала дочери, — ироду этому за ухом не чеши, а то уведет тебя в свою нору и обженит. Поняла?
— Знаю я, знаю, — скривилась Лада.
И Яга, глянув грозно на кота, мол вздумаешь наглеть, не поздоровится, скрылась в темноте дверного проема. А Лада раскрыла один из кармашков сумки и достала оттуда несколько банок тушенки.
— Как и договаривались, — протянула коту, — та самая, уральская говяжья.
— Ох, Ладушка, угодила, — замурчал Баюн, забирая банки и рассовывая по карманам своего жилета, — спасибо тебе, кормилица. Как говорится, одними мышами сыт не будешь. Ты это, как? Насовсем к нам? Или одна нога здесь, другая там?
— Второй вариант. Мать меня все замуж выдать хочет, но идти не за кого. Понимаешь? Упырям доверия нет, черти — нахлебники, колдуны — деспоты, оборотни — свиньи, каких поискать, аспиды — вруны двуличные, еще и линяют.
— Истину молвишь, — закивал кот, — женихов достойных по пальцам пересчитать. Ты, вот что, — осмотрелся по сторонам, после чего зашептал, — на балу Кощея будь настороже. Слухи по Темному ходят, что бал этот затеял Чернейший неспроста. Говорят, бразды правления наш Кощей передаст сыну своему, в честь чего и бал затеял, а сын у него в стократ суровей отца, ирод каких поискать. Дурная слава о нем ходит по всему Тридевятому. Ежели к власти придет, может разом все законы наши неписаные переписать. Особливо он не любит перебежчиков.
— Так, мне чего бояться, Баюн? Я не перебежчица. У меня разрешение есть на проживание в мире людей. Я, как там говорится-то, а… вынужденная переселенка.
— Ну, смотри… я тебя предупредил. А теперь к делу. Положи-ка мне руку на голову, — потянулся к ней головой, когда же Лада сделала, как было велено, Баюн промурчал, — согласна ли ты девица, согласна ли ты красная перейти порожек дубовый по желанию своему искреннему?
— Согласна, — произнесла на выдохе.
— Так тому и быть, — в тот же миг глаза кота вспыхнули зеленым пламенем, осветили путь темный, по которому Лада и пошла.
Шла долго, пару раз о коренья споткнулась, три раза чертыхнулась, но, в конце концов, впереди показался лунный свет, а в лицо подул прохладный ветерок, сдобренный лесными ароматами. Вот она и дома…
— Явилась, — следом раздался разгневанный голос матушки, — где тебя черти носили, а?! Я уж извелась вся.
— Да я буквально парой слов с Баюном перекинулась.
— Это там пара слов, а тут я тебя уже пять часов дожидаюсь. Опаздываем! — после чего Яга присвистнула, притопнула и вдруг откуда-то сверху к ним спустилась ступа с метлой внутри. — Залезай! — скомандовала мать. — Нам еще прихорошиться надобно, — и заправила под платок, выбившийся седой локон, — еще ж долететь до дворца Кощея.
Лада тогда подошла к ступе, подтянулась на руках и ловко забралась внутрь, а Яга стукнула пяткой о пятку и по воздуху переместилась туда же.
Полет занял от силы полчаса. За это время Лада с легким чувством ностальгии наблюдала за тем, что творилось внизу. А внизу темнели верхушки елей и сосен, речка мерцала серебром в свете луны, болота блестели аки зеркальца, в которых отражалось звездное небо, темнели поляны, усеянные цветущими папоротниками, русалки на берегу озера пытались затащить в воду какого-то бедолагу, сирины дрались за мешок с яблоками. Все как и раньше… Но до чего же красиво.
— Готовимся к снижению! — прокричала Яга, направляя ступу.
Свист ветра в этот момент усилился, а ступа накренилась и устремилась вниз. Лада разве что успела схватиться за поручень, отвыкла она от таких полетов. Но не успела особенно-то испугаться, как мать совершила плавную посадку прямо у крыльца Избушки, которая вмиг заскрипела, заерзала и присела, чтобы хозяйка не карабкалась по лестнице.
— Бегом, бегом, — заторопила Яга дочь, — наряжайся, косы заплетай, марафет наводи. Нам нельзя опаздывать.
КОНЕЦ БЕСПЛАТНОГО ФРАГМЕНТА
